Thơ » Nga » Boris Kornilov
Под елью изнурённой и громоздкой,
что выросла, не плача ни о ком,
меня кормили мякишем и соской,
парным голубоватым молоком.
Она как раз качалась на пригорке,
природе изумрудная свеча.
От мякиша избавленные корки
собака поедала клокоча.
Не признавала горести и скуки
младенчества животная пора.
Но ель упала, простирая руки,
погибла от пилы и топора.
Пушистую траву примяли около,
и ветер иглы начал развевать.
Потом собака старая подохла,
а я остался жить да поживать.
Я землю рыл, я тосковал в овине,
я голодал во сне и наяву,
но не уйду теперь на половине
и до конца как надо доживу.
И по чьему-то верному веленью -
такого никогда не утаю -
я своему большому поколенью
большое предпочтенье отдаю.
Прекрасные, тяжёлые ребята, -
кто не видал - воочию взгляни, -
они на промыслах Биби-Эйбата,
и на пучине Каспия они.
Звенящие и чистые, как стёкла,
над ними ветер дует боевой...
Вот жалко только, что собака сдохла
и ель упала книзу головой.